Юрий Корчевский - Диверсант [HL]
— Ну ты силён, старшой! — восхитился Сергей. — Без сучка без задоринки, за три минуты…
— Как учили! Хорошо, немцев на дороге не оказалось — ушёл бы «Опель».
— Посмотрим трофей?
Саша расстегнул портфель.
— Сергей, глянь, что в мешке. Может, пожевать что-нибудь найдётся, не зря же немец его с собой вёз.
Саша извлёк из портфеля его содержимое: карту, бумаги, бутылку коньяка. Вдруг рядом, громко, в три этажа заматерился Сергей.
— Тихо ты! — попытался остановить его Саша. — Чего взбеленился?
— Гляди, старшой!
Сергей подполз ближе к заднему борту грузовика, расправил какую-то тряпку, и Саша онемел. Хоть и темно было, однако при свете луны он всё же увидел — знамя! Наше знамя, двадцать четвёртой стрелковой дивизии! Шитую золотом надпись прочитать было можно.
— Это же немцы, суки, штаб дивизии разгромили, знамя взяли! А мы своим вернём! Как думаешь, старшой, по ордену нам дадут? — Сергей возбудился.
— Ты ещё к своим перейди и знамя доставь! — урезонил его Саша.
Знамя — святыня части. Пока знамя у знаменосца, полк или дивизия живы, и даже если погиб последний боец, честь не уронена. Потеря знамени — несмываемый позор, такую часть, даже если она в полном составе, расформировывают.
— Я доставлю, — взволнованно зачастил Сергей, — вернее — мы доставим!
Он снял немецкий френч и нательную рубаху, обмотал вокруг своего тела вдвое сложенное знамя и вновь натянул рубаху. А вот френч уже не сходился, даже пуговицы застегнуть нельзя было. Это не наша безразмерная гимнастёрка. Но Сергей только рукой махнул:
— Сойдёт! — Потом, слегка задумавшись, спросил: — Ну а медаль хотя бы за спасение знамени дадут?
— Далась тебе эта медаль! — вступил в разговор молчавший до этого Иван. — Грузовиком управлял Володя, стрелял по легковушке старшой, документы у фрица тоже старшой забирал — вместе с Виктором. Ты-то каким боком к спасению знамени причастен?
— Так не одному же мне — всем нам! Вот представляешь, приду я с фронта домой, а на груди — ни одной медали, не говоря уж об ордене. Земляки мои из деревни Рыжковка Переволоцкого района спросят: «Ты чего же, Сергей, так плохо воевал? Не в тылу ли проедался, за чужими спинами прячась?» И что я им скажу?
Сергей сел в угол кузова и замолчал.
Награды на гимнастёрках и в самом деле были большой редкостью, и если и встречались у кого — так за финскую войну или за бои в Испании. Наградами гордились, и при необходимости документы подписывали — орденоносец Иванов.
Не только наград было мало — всего остального тоже не хватало. Бедно жил народ. Велосипед был редкостью, мотоцикл воспринимался так же, как личный вертолёт сейчас. Личные машины в собственности были только у народных артистов и академиков, потому и управлять автомашинами умели далеко не все, можно сказать — единицы.
Да что мотоцикл, наручные часы — огромные, тяжёлые, были гордостью владельца. Бойцы Красной Армии не брезговали снимать часы с убитых немцев — трудно без них военному человеку. Немцы же наручные часы имели поголовно, да и не только их.
И что интересно, — никто не роптал, не говорил, что плохо живёт — все верили в светлое социалистическое будущее.
Саша же сунул документы в портфель и застегнул полированные замочки. Всё равно он язык не знает, так пусть их Вилли посмотрит, может, что-то ценное есть — всё не с пустыми руками к своим явимся. Хотя и одного знамени хватило бы.
Они проехали Лешно, Зарубинку, Верховье.
— Тормознуться бы, может — в деревне еду раздобудем? — спросил Иван.
— В этой форме ты не просить должен — только отбирать. Да и в прифронтовой зоне жителей, скорее всего, не осталось.
— Так фронт вроде же ещё далеко!
— А ты послушай!
За шумом мотора, да ещё в кузове, крытом брезентом, посторонних звуков не было слышно.
Иван подобрался поближе к заднему борту и вслушался. Саша смотрел на Ивана с интересом — он-то уже четверть часа слышал дальние раскаты. Пушки где-то далеко бьют. Пулемётов ещё не слыхать, но коли пушки слышны, стало быть, до передовой — десять — пятнадцать километров.
— Эх, что имеем — не храним, потерявши — плачем, — сказал Иван.
— Это ты о чём?
— О складе продовольственном, что охранял. Меня бы сейчас туда.
— Не о том думаешь. Машину бросать пора.
Саша подобрался к кабине.
— Володя, съезжай в лес.
Грузовик проехал ещё немного и свернул с грейдера на глухой просёлок. Танкист заглушил мотор.
— Всё, парни, вылезайте! Дальше — пешком да на пузе.
— Эх, а как хорошо ехали! — огорчился танкист. — Это ты с машиной хорошо придумал, старшой. Немецкая машина, гитлеровская, — уточнил он, — а хороша, не хуже нашего «Захара».
«Захарами» называли отечественные «ЗИС-5».
— Ну что, бойцы, попрыгали!
— Это ещё зачем? — возмутился Сергей. — От голодухи скоро качать начнёт, а ты изгаляешься.
— Это надо для того, чтобы в пути на тебе не бренчало ничего, чтобы ты в опасный момент себя посторонним звуком случайно не выдал.
В окруженцы попали бойцы из всех родов войск, но разведчиков среди них не было.
Они попрыгали, поправили оружие, снова попрыгали. Александр нашёл, что теперь ситуация в полном порядке.
— Идём по лесу вдоль дороги, — предупредил Саша. — Я — впереди, вроде как в боевом охранении. Иван, забери портфель — головой за него отвечаешь.
— Старшой, подожди, — встрял танкист, — а с машиной как же? Может, подожжём?
— И немцев на хвост повесим. Отставить! Шагом — марш!
Саша шёл по лесу, держа грейдер с левой стороны в поле зрения.
Через час начало светать. Ночная темень посерела, луна спряталась за облаками.
На дороге оживилось движение, прошла колонна грузовиков с пехотой. И чем ближе становился фронт, тем чаще встречались немцы — они едва не наткнулись на немецкую гаубичную батарею. Повезло — Саша первым успел обнаружить часового. Они отошли назад и обошли батарею стороной.
Через километр бойцы вышли на немецкий полевой госпиталь. Прошли стороной, не особо прячась — медикам и раненым не до своих здоровых камрадов, идущих в сторону фронта.
Однако Саша сделал вывод, что воинские части недалеко одна от другой стоят, и пробиться через них днём невозможно. Надо устраивать днёвку и отдыхать, да и то рискованно. Набредёт случайно какой-нибудь ганс, и последствия непредсказуемы. Правда, обошлось — затихарились в небольшом овраге. Одна беда преследовала — не было воды. Есть хотелось, но к этому притерпелись, а жажда к вечеру мучила.
Едва стемнело, они снова вышли к грейдеру, и шли теперь не по лесу, а прямо по обочине. И в самом деле, если бы шли в тыл, ими могли бы заинтересоваться, а так — идут солдаты к передовой, чего интересоваться их документами?
Потянулись пригороды Смоленска — сначала деревянные, а потом уже и кирпичные дома.
— Где передовая? — спросил Вилли. Теперь они уже все шли рядом.
— Откуда мне знать? Видно будет, — пожал плечами Саша.
Город носил страшные следы разрушения. На улицах стояла разбитая техника — наша и немецкая, некоторые дома сгорели, от многих остались только руины, видно — бомба попала или снаряд. И лежали трупы: гражданского населения, в советской форме — военных. Трупов немецких военнослужащих не было — скорее всего, их убрали похоронные команды.
Впереди послышалась пулемётная стрельба.
— Парни, давайте в развалины, осторожнее теперь надо.
Они зашли в глубину квартала — немцев не было видно. Впереди, в сумерках, светлело высокое здание.
— Гляди-ка, церковь уцелела, — удивился Сергей. Он направился к ней, поскольку двери были сорваны, однако тут же выскочил оттуда и бегом вернулся к окруженцам.
— Братцы, там немцы!
— А ты кого ожидал увидеть?
— Нет, я не то хотел сказать. Там артиллерийские корректировщики. Я в церковь вошёл, а у них фонарик горит — ужинают. Ну, я и назад.
— А с чего ты решил, что они корректировщики?
— Так я же артиллерист, неуж буссоль и дальномер с полувзгляда не узнаю? Точно, корректировщики!
Корректировщик — довольно лакомая цель. В рядах врага должны выбиваться в первую очередь офицеры и они.
Корректировщик — глаза пушкарей. Сидит он обычно недалеко от переднего края на возвышенности или высоком здании и по рации управляет огнём батареи. Без него батарея пушек слепа.
Саша сообразил сразу.
— Сколько их?
— Не считал, но человека три-четыре будет.
— Володя, ты как, сходишь со мной в церковь?
— Я атеист, — ухмыльнулся танкист, — но на экскурсию схожу.
— Тогда так. Врываемся в церковь. Ты стреляешь в тех, что справа, я беру на себя тех, что слева.
— Так стрельбу же услышат!
— В городе и так стреляют. Кроме того, у церкви стены толстые, звук пригасят. Автомат с предохранителя сними.